Патриоты позавчерашней России
Когда сейчас, в «новой» России, перечитываешь классиков, то нередко обнаруживаешь, что места, которые прежде не казались интересными, теперь приобрели острую актуальность. Один из примеров – те места в произведениях Александра Герцена, где он пишет о славянофилах.
В России Николая Первого, среди тех, кто не желал мириться с порядками, насаждаемыми царём, были не только те, кто видел выход из сложившегося положения в движении в будущее – к социализму (ещё тому, который позже получил название «утопического»), но и те, кто мечтал о возврате в прошлое. Это и были славянофилы.
Причём, они звали не во вчерашний день (дела Петра они ненавидели и свято верили, будто корень нынешних бед в них), а в позавчерашний. Герцен пишет, что славянофилы «стали восхищаться узкими формами Московского государства и, отрекшись от собственного разума и собственных знаний, устремились под сень креста греческой церкви».
Подобное течение возродилось и в постсоветской России. Многие нынешние последователи славянофилов тоже нередко критикуют существующий режим, порой довольно резко, но ненавидят советское прошлое не меньше, нежели славянофилы современники Герцена ненавидели дела Петра, и тоже зовут нас в день позавчерашний — в царскую Россию, пытаясь представить её настоящим раем, потерянным по вине злокозненных большевиков.
Подражание порой доходит до смешного. Герцен упоминает, что «Шишков бредил уже и тогда о восстановлении старого слога». А как раз в год 100-летия Великого Октября СМИ поведали о подобном бреде общественного деятеля, по недоразумению считающегося левым, – ввести в школах изучение церковно-славянского языка.
Находятся даже такие поклонники позавчерашней России, как «первый барин всея Руси» Никита Михалков, который, судя по его панегирику в честь крепостного права (krasvremya.ru/mixalkov-krepostnoe-pravo-eto-samoe-xoroshee-i-svetloe-eto-mudrost-naroda-i-patriotizm), считает идеалом именно Россию времён Николая Первого. Но большинство, всё же, видят потерянный рай в России капиталистической.
Герцен иронически писал о славянофилах, что, стремясь создать привлекательный образ допетровской Руси, они уподоблялись тем, кто в своё время для услаждения взора Екатерины возводил вдоль дороги от Петербурга до Крыма картонные деревни и декорации, изображающие сады. Нынешние мечтатели о позавчерашнем дне, стремятся проделать нечто подобное с образом дореволюционного российского капитализма. Они заботливо стирают с него плесень и тщательно покрывают лаком.
У нас в Белгороде, например, один из таких потомков славянофилов, не отрицая уродств нынешней России, объявил их не следствием возвращения на капиталистический путь развития, а следствием того, что у нас «плохой» капитализм. При этом он, в отличие от презираемых им либералов-компрадоров, не призывает равняться на Запад. Нет, он считает себя патриотом – и объявляет достойным подражания капитализм царской России. Вот он-то, облагороженный русской духовной традицией, был «хорошим», но ленинский «эксперимент» погубил его, и России предстоит проделать нелёгкий путь, чтобы вернуться в этот позавчерашний день.
И он отнюдь не одинок на такой позиции. Коллективными усилиями патриотов позавчерашней России создаётся образ капиталистической России конца XIX – начала XX века, как процветающего общества с динамично развивающейся промышленностью, мощным сельским хозяйством, снабжающим зерном всю Европу, просвещённым дворянством и сытым народом, благочинно живущим под сенью православия…
Действительно, развитие капитализма в России в начале ХХ века вызвало экономический рост. К примеру, только от 1909 к 1913 году производство угля выросло в 1,4 раза, стали – в 1,5 раза, чугуна – в 1,6 раза. Однако при этом происходила широкая интервенция иностранного капитала.
По статистике «Русского Экономического общества», к началу 1913 года 62% крупной отечественной промышленности находилось в руках представителей иностранного капитала, еще 19% – в паевой или иной совместной собственности. Наглядно представить себе положение в российской экономике позволяет заметка в «Петербургских ведомостях» о новогоднем приёме, который устроил Николай Второй для деловой суперэлиты. На него были приглашены двадцать человек, имеющих наибольшие капиталы в российской экономике. Так вот среди них был только один русский – Путилов (12-е место в этом списке); еще два подданных Российской империи с Кавказа – Манташев (13-е место) и Чиковани (20-е). Остальные 17 были иностранцами. Так что назвать российский капитализм начала ХХ века русским, в сущности, нельзя.
Некоторые отрасли из наиболее важных для развития страны иностранный капитал контролировал более чем на две трети – например, к 1914 владел 68% нефтяных предприятий; 76,9% каменноугольных копей; 85,6% металлургии; в электрических и электротехнических компаниях доля иностранного капитала составляла 90% и т.п. Соответственно, и прибыль от них доставалась, прежде всего, ему. В результате, как говорил, выступая в Государственной думе, генерал Нечволодов, за 6,5 лет Россия принесла иностранцам «дань, равную колоссальной контрибуции, уплаченной Францией своей победительнице Германии» (речь о Франко-Прусской войне 1870-1871 годов – В.В.).
С другой стороны, в капиталистической системе рост экономики вовсе не обязательно ведёт к соответственному повышению уровня благосостояния народа. «Огромные средства, извлечённые из населения с безумной расточительностью, привели народ к обнищанию», – утверждал в 1906 году в «Записке о Государственном совете» профессор В.И. Вернадский. А писательница Зинаида Гиппиус несколько позже заметила в «Петербургских дневниках»: «Нигде нет таких богачей, как сейчас в России. Только их десятки – при миллионах нищих».
Энциклопедия «Гранат» в статье «Питание» констатировала, что, несмотря на экономический рост, «по новейшим данным (1911-1914 гг.) питание рабочих ещё более ухудшилось… Главный предмет питания составляют капуста, картошка, крупа и ржаной хлеб… Скудным питанием русского населения объясняется отчасти его усиленная заболеваемость и значительная смертность». Много ли радости этим рабочим было от того, что витрины Елисеевского магазина, как с упоением расписывали патриоты позавчерашней России, ломились от окороков, устриц, омаров, лучшей в мире паюсной икры и других деликатесов?
Нужно иметь в виду и то, что при всём росте экономики, Россия по-прежнему далеко отставала от ведущих стран Запада. Так, в 1913 году она произвела промышленной продукции в 1,5 раза меньше, чем Франция, в 3 раза меньше, чем Англия, в 3,5 раза меньше, чем Германия и в 8 раз меньше, чем США. Национальный доход в России был 350 долларов на человека в год – при том, что в ведущих странах Европы он составлял 1500 долларов, в США – 2325 долларов. Более того, отставание даже увеличивалось. По данным Хьюстонского университета, в 1861 году душевой национальный доход составил в России 16% от американского; а в 1913, как нетрудно подсчитать, – менее 15%.
Что же касается предмета особой гордости поклонников царской России – экспорта зерна, то это характеризует не уровень развития сельского хозяйства, а политику властей. Уже в разгар Столыпинской реформы средняя по стране урожайность десятины пахотной земли в пересчёте на пуды составляла по ржи: в России — 56 пудов, в Австро-Венгрии — 92 пуда, в Германии — 127 пудов, в Бельгии — 147 пудов; урожайность по пшенице: в России — 55 пудов, в Австро-Венгрии — 89 пудов, в Германии — 157 пудов, в Бельгии — 167 пудов.
Как тут не вспомнить, девиз, сформулированный одним из царских министров: «Недоедим, но продадим». И так оно и было. В статье группы учёных во главе с председателем Петербургского аналитического аграрного центра академиком Н.Г. Дмитриевым «Голод в России» говорится: «С 1851 по 1911 годы сорок лет из шестидесяти оценивались годами неурожаев… Хотя Россия в эти годы экспортировала зерно до 10 миллионов тонн. Проблема голода в России заключалась не только в количестве произведенного зерна, но в большей степени, в системе его распределения».
Богатые наживались, торгуя зерном, а сами хлебопашцы… Лев Толстой, посетив охваченные голодом деревни центральной России, написал в статье «Голод»: «Потребляемый почти всеми хлеб с лебедой – с 1/3 и у некоторых с 1/2 лебеды, – хлеб чёрный¸ чернильной черноты, тяжёлый и горький, хлеб этот едят все – и дети, и беременные, и кормящие женщины, и больные».
Помимо всего, российский капитализм отнюдь не был «облагорожен» русской духовной традиции. Напротив, капитализм по самой своей природе прямо противостоял ей и разрушал духовные устои русского общества. Уже в 90-е годы ХХ века социолог К. Петренко писала об этом как о положительном явлении: «У русского человека утрачено тщеславие, нет желания заработать деньги, присущего западному обывателю… В начале нашего столетия зачатки этих устремлений начинали формироваться в обществе». Но вот великий сатирик Михаил Салтыков-Щедрин за век до Петренко оценил этот процесс совершенно иначе: «Всю общественную ниву заполонило хищничество; всю её, вдоль и поперёк, избороздило оно своим проклятым плугом». Не о народе, а именно о нарождающемся капиталисте Михаил Евграфович говорил: «Идёт чумазый!», идёт «с неутолимой алчностью глотать, глотать, глотать!». И резюмировал: «Ужели это прогресс, а не наглое вырождение гнусности меньшей в гнусность всеобщую?». Категорически осуждали капитализм и русские религиозные философы. Так, Сергей Булгаков всегда был идейным противником большевиков. Тем не менее, он писал: «Мы должны, не обинуясь, сказать, что социализм прав в своей критике капитализма. В этом смысле надо прямо и решительно признать всю правду социализма»
Первая мировая война предельно отчётливо выявила всю гнусность российских «чумазых» с их неутолимой алчностью. Войну, ставшую огромным бедствием для страны, они без зазрения совести использовали для безудержного обогащения любой ценой, в том числе и ценой интересов России. Не кто-либо из большевиков, а генерал Деникин писал, что одна из главных причин неудач России в Первой мировой войне – «дикая вакханалия хищений, дороговизны, наживы и роскоши, создаваемой на костях и крови».
В литературе уже постсоветского времени не раз приводились факты, подтверждающие слова Деникина о «вакханалии хищений и наживы».
Вот примеры «вакханалии хищений». Комитет по снабжению армии Всероссийских земского и городского союзов получил от военного министерства оплаченные заказы на 242 млн. рублей, но выполнил их лишь на 80 миллионов. Получали заказы и военно-промышленные комитеты – на 400 миллионов, но выполнили их менее чем на половину этой суммы. Знаменитые Рябушинские получили из казны аванс в 11 миллионов рублей под обязательство построить завод по производству автомобилей, но вместо строительства завода по производству автомобилей, занялись отвёрточной сборкой итальянских машин.
А вот примеры «вакханалии наживы»: фабриканты заламывали такую цену за артиллерийские снаряды, что начальник Главного артиллерийского управления А.А. Маниковский назвал их «явным грабежом казны». На 3-м съезде Военно-промышленных комитетов министр юстиции говорил: «С каким откровенным цинизмом все эти мародёры тыла, уверенные в полнейшей безнаказанности, спекулируют с металлом, предназначенным для обороны страны»… При таком отношении «эффективных собственников» того времени к обеспечению нужд армии целиком закономерно, что в годы Первой мировой войны Россия уступала Германии по производству орудий в 5,5 раз, артиллерийских снарядов в 4,5 раза, самолётов – в 13 раз, пулемётов – в 10 раз.
Несмотря на всё это, духовные наследники славянофилов с упорством, достойным лучшего применения, зовут нас в позавчерашний день. Хотя не могут не знать, чем он завершился для российской монархии.
Правда, они пытаются усмотреть в таком финале результаты заговора большевиков. Только ведь с помощью заговора можно осуществить верхушечный переворот, что в царской России происходило не единожды. А для того, чтобы радикально сменить строй, как показал Ленин, необходимо, чтобы значительная часть низов уже не хотела жить по-старому, а верхи потеряли управление обществом.
Именно в этом – в утрате способности элиты разумно управлять страной – увидел причину краха прежнего строя идейно далёкий от большевиков британский писатель Герберт Уэллс, побывавший в России в январе 1914 года и в сентябре-октябре 1920. В книге «Россия во мгле», вышедшей сто лет назад, Уэллс отмечает «моральную и умственную неполноценность правящей и имущей верхушки» царской России. И пишет, что «падение царизма было неизбежным… Это был больной организм, он сам изжил себя и потому рухнул».
Конечно, патриоты позавчерашней России могут возразить, что Уэллс человек совсем иной культуры, он недостаточно знал и плохо понимал Россию.
Однако, есть основания полагать, что, напротив, он понял царскую Россию куда лучше, чем нынешние последователи славянофилов. Ведь его оценка причин гибели прежнего строя почти точно совпадает с той, которую дал оппозиционный большевикам русский религиозный философ Николай Бердяев: ««Ко времени революции старый режим совершенно разложился, исчерпался и выдохся… Монархия в России пала, её никто не защищал, она не имела сторонников».
И появление в современной России немалого числа сторонников монархии, которые готовы её защищать, можно объяснить только их крайней, деликатно говоря, наивностью.
Виктор Василенко,
Белгород

Вы можете добавить свой комментарий ниже. Вы можете отправить новость в социальные сети.